Огромный был медведище

Я закончил свою работу в дальней островине и пошёл к избушке, где жили тогда 8 человек: 2 вздымщика и молодые ребята, сборщики живицы. Среди этих ребят был бывалый медвежатник, у которого, как он рассказывал, на счету было 40 добытых медведей. Вот он-то и определил в тот раз возраст медведя, не меньше 8 годов ему было. Здоровый был медведище, шкура весила ровно 32 кг, 2 пуда.

Так вот я повторюсь, шёл мимо тех участков, где работал мой сосед вздымщик, и ребята собирали живицу. Встретил Степана Павловича: «Давайте, – говорю, – пойдёмте вместе к избушке на ночлег». А он в ответ: «Иди, Анатолий Никитич, а мы ещё дособерём вёдра и идём тоже». Я пошёл, впереди бежит моя собачка, ещё молодая совсем по кличке Белка. До избушки было километра два. При подходе к избе, под горкой – ручей, переход по дощечке. А на горке уже и изба наша видна. Я к ручью только спустился, а собачка-то как залаяла по-страшному. Я ещё подумал сначала, мол, на старика залаяла, тот её обидел когда-то, вот она на него и кидалась.

Я через ручеёк перепрыгнул, как спортсмен, и в горочку выскочил. Только подхожу к избушке, а тут передо мной из сенок избы как вывалило это чудовище, в зубах пехтерь только болтался на лямках. В пехтере были сухари, сушечка маленькая такая, они только вылетели. Медведище лежал сначала, положив голову на колодину, пытаясь доставать лапой сушечку из пехтеря, и ел. Собачка его дразнила. Медведь – ко мне. А я как-то не опешил даже, подумал – в избушку надо за ружьём, там оно висело на стене. А в избушку-то сходу не попасть, медведище там всё переворочал. Я кое-как разрыл всё, дверь открыл, а ружья-то нет. А рядом с избой очаг был, висели чайник и кастрюли, зола ещё даже теплилась. И стояли рядом железные бочки из-под живицы, и тут же топор. Медведь ко мне направился, поднялся на задние лапы. А я топором как бом-бом по бочкам-то пустым. Гром такой получился! И медведь отскочил, а собачка его сзади за шерсть хватала, только дразнила его. Ох и долго, как мне показалось, были эти атаки на меня, несколько раз он так подбегал ко мне.

А потом, похоже, ему надоело всё это, лёг медведь к той же колодине, мордой к избе и лежал, сушечку доставал и лакомился. Темнеть уже начало. И тут подошёл мой коллега-вздымщик, он ходил к другой избушке, оказалось, ружьишко-то у него было 20-го калибра. Я ружьё-то выхватил, зарядил и прицелился в морду медведю метров с двадцати. И все-таки рука дрогнула, попал медведю в плечо. Заряд-то сильный. Но медведь даже не взревел, а попятился, метров 5-6 проборонил, как плугом, и затих. Мы, конечно же, с Иваном потихоньку подобрались к нему, а на ходу я ещё зарядил ружьё, картечь волчья была, один патрон. Я выстрелил в упор. На выстрелы прибежали все наши рабочие. Я Степану кивнул: «Иди,  смотри, какой трофей». А он удивился: «Да! Огромный миша». Мы связали задние и передние лапы медведя, просунули крепкую баланину. Молодые ребята вчетвером вынесли его к избе.

Утром с восходом солнца я проснулся и давай будить Степана: «Степан Павлович, пошли свежевать медведя». Шкура у него весила ровно 32 килограмма. Шкура-то моя, естественно, её я спрятал в чаще, зарыл мхом. Думал, что в конце недели увезу её как-нибудь домой. Конечно, боялся, зверей-то было запрещено бить. И вот, значит, я прихожу к тому месту, где прятал, а шкуры-то нет. Куда она могла деться, ума не приложу.

До сих пор жалко шкуру.

Верхоледка.