Со своей подругой Тамарой не виделась я более 40 лет и на эту последнюю встречу ехала с большим волнением. А парой мы ходили с самого раннего детства, наши деревенские дома стоят рядышком. Хотя Тамара старше меня на 2 года, в школу мы пошли вместе и все 10 лет просидели за одной партой. Где-то в классе шестом нас всех стали пересаживать с мальчиками. Весь день мы проревели, склонившись на парту, но учительница была непреклонна. Ладно, Тамару посадили с Поповым: невысоким, коренастым, кудрявым. А меня, маленькую, с Салтыковым – долговязым, длинношеим; одно имя чего стоит – Владилен. Главное, учились-то ребята так себе, а мы с первого класса отличницы, активистки.
Тамара из большой семьи, средняя, после неё ещё трое. Главной у них в семье была бабушка Авдотья, а по-деревенски Оськина (муж у неё был Осип) – маленькая, сухонькая с трясущимися руками и головой, в чепце, под которым уложенные вокруг головы две тощие, длинные, седые косицы с вплетёнными верёвочками. Меня она упорно называла Рюмой, свою внучку Томарой...
Отец Тамары на войну не ходил, работал на дому на селекторе (была раньше и такая связь). Малограмотный, он мог решить трудную задачу по арифметике, всех деревенских детей научил играть в шашки (у них они были). Любил Сергей Осипович пошутить, загадать нам загадку, рассказать быль. Мог свозить нас на лодке на остров, что широко раскинулся посреди Двины напротив нашей деревни, учил ловить рыбу...
Придёшь к ним в гости, в избе пахнет грибами (зимой и летом), все за столом – у них обед. У нас же такового и не бывало – мать всегда на работе. После супа бабушка ставит на стол миску с обратом, крошит в неё оставшиеся кусочки хлеба, и все дружно хлебают крошенину. Потом к чаю бабушка выдаёт каждому по малюсенькой, пахнущей дымом, тёмно-коричневой льдинке сварённого сахара. (И несмотря на это, старший брат Тамары, ученик 6 класса, умер в конце войны от голода). Я несмело сажусь на краешек лавки и начинаю качать зыбку. Потом мы бежим на улицу к реке, к кузнице, к мельнице или в ихний амбар, что отдан нам для игры. Тут и её младшая сестра Люся, и моя старшая Лида. В колхозе Тамара никогда не работала, панически боялась лошадей...
Заканчивая 10 класс, мы задумались, куда же поступить, чтобы не разлучаться. Кстати, средняя школа, единственная тогда в районе, была в 40 км от нашей деревушки, и эти вёрсты не раз и не два были пройдены пешком. В медицину Тамара пойти не могла, она с детства боялась крови. Помню, едва сойдёт снег, идём мы за травой – она для телёнка, я – для козлят. В кустах и ручьевинах, обжигаясь крапивой, рвём хоть что-то. Чуть подрастёт травка, жнём серпами на межах и пустырях: почва неровная, трава короткая – вот и режем пальцы. До сих пор на левой руке шрамы и отметины. Порежет Тамара палец, побледнеет, спешишь к ней с листиком подорожника или тысячелистника, а она бросит серп и с криком: «Папа!» мчится домой. Снова тащишь свою траву и подружкину до самого дома...
В итоге поступать Тамара стала в Архангельский коммунально-строительный техникум, и в первый раз в жизни мы расстались. Как-то раз сёстры-школьницы, на квартире которых я жила, позвали меня за мороженым. Есть его на улице им не разрешали (мама-врач), и они приносили его домой в бидончике.
– Пойдём дворами, тут близко, – сказали. Перешли ул.Вологодскую, и вижу я, сидит у старого дома на скамеечке молодая женщина, а рядом с ней – Тамара! Как мы бросились друг к другу, да как заревели! Оказывается, жили-то совсем рядом (она на ул. Гайдара), а две недели не виделись! После этого не расставались ещё 2,5 года. Жила потом Тамара на ул. Поморской тоже у знакомых в проходной комнате за занавеской вместе с двумя дивчинами-хохлушками, ей принадлежал топчан. В субботу после занятий я бежала пешком с Вологодской, мы с ней скромно ужинали плавленым сырком и чаем, устраивались на топчане и говорили, говорили.
Утром шли в город, сначала на рынок. Там усатый дядька из огромной деревянной бочки вылавливал нам по крупному жёлтоватому огурцу, запах и вкус которого и сейчас ни с чем не сравним. Потом подходили к толстой тётке, которая в газетный кулёчек насыпала нам по стакану семечек. Употребив всё это, весёлые и довольные, шли мы весной или осенью на речной вокзал в надежде встретить земляков и просто посмотреть на пароходы, гуляли по Набережной. Потом тут же, в кинотеатре «Север», покупали билеты на дневной сеанс. «Карнавальную ночь» и «Свадьбу с приданым» смотрели раз пять. После чего на неделю расставались.
После окончания учёбы Тамару с группой выпускников направили в Ленинградский военный округ. Многие думали, что это где-то возле города-героя. Каково же было их удивление, когда привезли девчат в Плесецк: там строился космодром. Некоторые даже плакали, но многие там и нашли свою судьбу. А Тамару через несколько лет молодой муж увёз на Украину в г. Каменец-Подольский. Привыкала трудно.
Мы долго переписывались и даже несколько раз встретились в своей родной деревне. Затем появилось у обеих по второму ребёнку, потом умерли родители: вначале её, затем мои, и наши деревенские дома опустели.
Благодаря родственникам да мобильной связи, состоялась наша теперешняя встреча. Тёп-лым августовским днём, ясным небом да широким простором встретили меня родные места. Приезжаю ежегодно сюда, где по-прежнему дорога мне каждая травинка, каждый кустик, каждый поворот старой «большой» дороги. Всё не так, как в далёком детстве, всё изменилось. И почему же так колотится сердце, перехватывает дыхание, и катятся одна за другой непрошенные слёзы?!
Осталось всего несколько старых домов, в том числе мой, которому в этом году будет 100 лет, и Тамарин. Остальные дома – терема дачников с высокими заборами, иномарками во дворах. Появилась даже новая улица на месте, где собирали мы в детстве белые грибы. Обмелела и притихла Двина. Исчез даже остров со столетними елями и большим заливным лугом. Представляете! Наш чистый и песчаный берег порос вначале осокой, а теперь сосняком и ивняком. Невеликая речка Усолка впадает в Двину теперь совсем в другом месте, и на пологом зареченском берегу образовался песчаный пляж. Заросли лесом все колхозные поля, что когда-то ещё дошкольниками боронили мы на лошадях.
Прижимая руку к груди, подхожу к дому Тамары, а навстречу мне идёт старая женщина, полная, с тросточкой, в куцем платочке. Подумалось, из бани что ли? И неужели она? Да, серые глаза, очень тонкие губы, аккуратный носик, только где же тяжёлые светлые косы (Тамара блондинка от природы). Узнаёт и она, объятия и слёзы. Садимся тут же, на брёвнышки. Оказывается, 8 лет назад случился у неё перелом шейки бедра, перенесла две сложные операции в Киеве. Вопросы, восклицания, а я всё не могу понять, что же такое совершенно незнакомое в её глазах и в голосе. В дом Тамара не пригласила, дочку не позвала, сказав, что спит, зять, правда, вышел и сфотографировал нас. Пошли в наш дом, моя дочка быстренько собрала на стол. А подруга, между тем, всё спрашивает: ты крещёная, ты в храм ходишь, ты читаешь Библию, ты молишься перед едой и т.д.?
– А у нас, у баптистов, так, – сказала Тамара, встала и вслух прочла незнакомую мне молитву, сказала «аминь» и села. Непроглоченный кусок надолго застрял в моём горле, а она продолжала и с этого момента ни разу больше не произнесла «я», только «мы», «у нас» и т.д. Еду на тарелке оставлять нельзя, украшения (серьги, кольца) носить не положено, брюки женщинам вообще запрещёны – она не должна уподобляться мужчине. Голова всегда должна быть покрытой (вот почему эта нелепая тряпочка на голове). У нас не храм, а молельный дом.
Я только и смогла спросить, а как же Виктор? У Тамары очень хороший, любящий и заботливый муж.
– Сначала было трудно, но вот уже 4 года он с нами, – ответила подруга.
– Очень тяжело мы перенесли распад Союза, – продолжала она. – Русских сразу не залюбили. «Москали, москали, – кричали на каждом углу. – Во всём виноваты москали». Предприятие, где работала, вскоре распалось, а тут и пенсионный возраст подошёл. Думала, что и пенсию не получу...
– И сколько же ты заработала?
Тамара что-то быстро подсчитала в уме и сказала, что в переводе с гривен – 3000 рублей. После перелома подниматься на 4-й этаж в доме без лифта стало невозможно. Пришлось оставить квартиру в городе 35-летнему неженатому сыну и переселиться в село, в хатку родителей мужа, поделив с семьёй его сестры. Дочка смогла поступить в институт только заочно, зять военный, внучка одна.
Очень сожалеет Тамара, что покинула когда-то Родину, несколько раз пыталась вернуться на Север, пока не появились рядом такие «хорошие» люди. В тот же день мы расстались. Почти пять месяцев прошло после нашей встречи. Тамара так и не позвонила, хотя обещала. Не могу понять, как такой умный, спокойный, самостоятельный человек поддался на уговоры сектантов, не могу забыть её тоскливый, потерянный взгляд, тихий голос. И как хорошо, что нет у нас в городе ни баптистов, ни свидетелей Иеговы, ни адвентистов седьмого дня, ни армии спасения и прочих «благодетелей».
Кстати, у Тамары ещё жива старшая сестра, ей за 80, и младшие братья, которых я когда-то качала в зыбке. Один из них капитан дальнего плавания и всё ещё бороздит морские просторы. А волны моей неспокойной памяти, всколыхнутые встречей, всё несут и несут картины далёкого детства и юности, и нет им конца.
Римма УСТИНОВА.
No related posts.
Loading ...
